Бывший россиянин Азамат Шалмагамбетов, оставив в 2012 году стабильный бизнес в Москве, вернулся в Казахстан, чтобы начать здесь все с нуля. Его кидали, он терял здесь почти все до копейки, но мыслей вернуться назад, по его собственным словам, не возникало никогда.

Сами мы с Урала
– Корнями я костанайский, – рассказывает он. – Моего зажиточного деда выслали из этих мест за распространение антисоветских слухов в Нижний Тагил, где строился металлургический комбинат. Там, в трудовом лагере, в 1937 году появился на свет мой отец. Сам я вырос на Южном Урале, в городе Курган. В своем классе, русском, был единственным казахом, но семейное воспитание получил чисто казахское. Вообще, фактор национальной идентичности всегда играл очень существенную роль в моей жизни. Помню, в классе шестом одноклассник дразнил меня киргизом. Однажды я поймал его в раздевалке, закрыл дверь на замок и положил ключ в карман… Потом нас обоих повели на разборки к директору. Тот, узнав причину драки, искренне удивился: «Какая разница – киргиз, казах?!». И тут меня прорвало. «Я казах! Запомни это!» – кричал я директору, забыв о субординации.
Для меня, потомка репрессированного, это был очень острый вопрос. Моя бабушка по линии отца, воспитывавшая меня до шести лет (благодаря ей другого языка, кроме казахского, я до школы не знал), учила помнить, откуда я родом, и никогда не ломаться перед трудностями. Иначе, говорила она, однажды упав, можно не подняться на ноги и потерять все. Вспоминая тот год, когда в степи началась коллективизация, бабушка рассказывала, что больнее всего было тогда, когда скот у них забирали сами же казахи – активисты-кедеи. «Сегодня вы обрекаете на смерть нас, а завтра убьете друг друга», – сказала она им, когда те оставили в доме лишь голые стены. Так оно и случилось. Нашу семью сослали, а следом был голод, доведший людей до каннибализма.
…В 16-летнем возрасте я уехал в Москву. Поступил в гидромелиоративный институт, а после первой сессии меня чуть не отчислили из-за высшей математики. Домой на зимние каникулы приехал с «хвостом» и кучей учебников. Мама сказала как припечатала: «Ты опозорил всех казахов». Оправдания, что математику завалили больше трети первокурсников, не помогали. «Умри, но сдай!» – велела мама.
Окончив институт, я женился, открыл в Москве свой бизнес. Жил хорошо: квартира, машина, отдых всей семьей дважды в год за границей... Но меня, честно говоря, тянуло к казахам, хотя толком своих соотечественников я не знал. В Москве я не то чтобы чувствовал себя чужим, но мне не хватало чего-то такого, что я не мог выразить словами. Наверное, не хватало корней.
А тут дядя, младший брат отца, раньше всех нас перебравшийся в Казахстан, приехал в 2000-м на защиту докторской диссертации в сельскохозяйственную академию имени Тимирязева. Он даже не агитировал, а настаивал на переселении в Казахстан.
Первый раз на историческую родину я смог вырваться в 2003-м. Мне понравилось, и я перевез родителей из Кургана в Костанай. Родина встретила нас хорошо. Нашлось много родни, о существовании которой мы и не подозревали. Родители были счастливы! Но так получилось, что вместе с радостью пришла и беда. Мой старший и единственный брат погиб в аварии, мама на этом фоне заболела страшной болезнью. В Москве ее довольно удачно прооперировали в НИИ онкологии имени Герцена, и мы надолго забыли о болезни.
С отцом у меня был уговор, что я тоже буду потихоньку перетягиваться в Казахстан. Но все пошло не по плану. В 2008-м его не стало, а в конце 2011-го у мамы случился рецидив. Здравомыслящий и трезвый человек, она понимала, что выздоровления уже не будет, но переезжать в Москву категорически отказалась. Как быть? Понятно, что можно было нанять сиделок, но, понимая, что самый родной и близкий человек доживает последние месяцы, я решился на непростой шаг. В Москве у меня были семь магазинов детского питания, склад и ресторан. Я их продал. Это поставило последнюю точку в отношениях с супругой.

Расстояния разделили нас навсегда, она осталась в Москве, а я в 2012 году переехал в Казахстан окончательно. Сразу подал на гражданство, а через год похоронил маму.
Постепенно стал вливаться в казахскую жизнь. Появилось несколько бизнес-проектов. Тогда я самонадеянно думал, что, вполне успешно работая в Москве, попаду в такие же условия и здесь. Но, скажем так, переоценил свои силы и прогорел.

Конкурентное преимущество
– А что, в России бизнесом заниматься легче? Он более прозрачный?
– Не то чтобы прозрачнее. В Москве я сталкивался с мощным административным прессом, но научился с этим и жить, и работать. Все мои магазины, например, были оформлены на мою жену с неказахской фамилией. Но этот город хорош тем, что там есть огромный рынок. И если ты знаешь, как успешно раскрутить бизнес, то дальше уже идет процесс масштабирования. То есть если формула бизнеса удачна, то фактически это бесплатная реклама для дальнейшего его развития методом почкования.
Начинал я в 1993 году с торговли шоколадками. Мы, трое сокурсников (мне 21, им по 22), объединившись, арендовали павильон на знаменитой оптовке на площади Киевского вокзала. Дела шли в гору до тех пор, пока однажды мы не переругались. Наши пути разошлись. А скоро у меня родилась дочь. Увидев, сколько денег уходит на детские товары – заменители грудного молока и подгузники, я за голову схватился! Так в 1996 году я открыл свой первый магазин детского питания. Тяжело было – не то слово. Первые три года приходилось большую часть работы делать самому – закупать товар, продавать его, выходных не было вообще.
– А в Казахстане с чего начинали свое дело?
– Когда прогорел здесь с первым бизнесом и потерял почти все, то пришлось пойти наемным рабочим на стройку. Но мысль – открыть собственное дело – не оставляла меня.
– А вернуться в Россию желания не было?
– Нет, об этом я не думал даже подспудно. В одну и ту же воду дважды не входят. Я решил стоять на своем: если упаду, то встану вновь. Для кого-то это звучит громко, но это правда. Я вообще не понимаю, почему отъезд из страны у нас с каких-то пор стал мерилом жизненного успеха или неуспеха. В конце концов, человек – не животное. Надо ведь какие-то принципы и ценности ставить во главу угла. Они важнее сиюминутной выгоды.
В общем, для себя я четко решил остаться жить в Казахстане. Это моя родина, здесь похоронены мои родители, и я хочу, чтобы для меня тоже когда-нибудь нашелся кусочек земли. Тот неудачный период, связанный с потерей капитала (немаленького!), я воспринял как входной билет за возвращение на родину.
Работая на стройке, параллельно присматривался к местному рынку. Сделал вывод: здесь люди постоянно находятся в поисках каких-то гарантий и зацепок в лице агашек или влиятельных знакомых, которые помогают «выиграть тендер». Но ведь тендер – это не бизнес. А что касается государства, то оно выступает в роли большой няньки, создающей разные программы поддержки – «Нурлы жер», «Нурлы жол» и т.д. Частная инициатива, к которой я привык в России, можно сказать, атрофирована, самостоятельной жизни фактически нет. Но столкнувшись с этим, я понял, что для меня это конкурентное преимущество. А кризис, на который сейчас многие сваливают свои неудачи, всегда имеет конструктивную сторону, если не будешь от него убегать или откочевывать. Он заставляет мобилизовать силы и ни на кого, кроме себя, не надеяться. Но многие мои соотечественники, к сожалению, ищут легких путей, коротких и быстрых денег. Самый яркий пример – нефть. Она представляет собой только экспортное сырье. Но никто не рассматривает длинные производственные цепочки с высокой добавленной стоимостью конечного продукта. Нефтяные деньги, как мне кажется, разложили общество, оно разленилось и перестало бороться за успех. А раз так, то пошла стагнация.
Еще я заметил на исторической родине такую тенденцию: здесь важно казаться, а не быть тем, кто ты есть на самом деле. Поэтому вместо того, чтобы научиться что-то делать руками, пытаются «выбиться в люди» – жить в кредит и получить любыми путями диплом, чтобы стать мало-мальским начальником.
Другой момент. Когда я организовал бригаду штукатуров, то понял, что здесь многие не считают производительность труда и мало кто – время. Но себе позволить такую роскошь я не мог, поэтому постарался сделать процесс более технологичным. Там, где обычно работает бригада из 20 человек, благодаря немецким штукатурным станциям (их мне в долг дал родственник из Екатеринбурга), у меня с таким же объемом справлялись четыре человека. Со временем у нас появились заказы от крупных компаний, таких, например, как «Базис-А». Но огромным минусом этой работы (а дислоцировались мы в Астане) было то, что она сезонная, не приносит постоянных доходов. А тут я услышал про программу «Сыбага», по которой в Казахстан завозился крупный рогатый скот мраморных пород ангус и герефорд, призванный улучшить товарное стадо. Отпущенные на ее реализацию государственные субсидии меня интересовали меньше всего. Я с самого начала был настроен на то, чтобы не связываться с ними. А вот мраморная говядина – это было интересно, ее ждали все рестораны. Тем более что импортное мясо такого сорта становилось все дороже и дороже.
Я уже знал, что коль все схемы в Казахстане рассчитаны на быстрые деньги, то, следовательно, никто не продумал конечный результат – что будут делать из этого скота. И решил спокойно подготовиться к выходу на рынок. В мае 2014 года арендовал складское помещение, где собрал по собственной технологии небольшой промышленный холодильник и приступил к экспериментам с процессом созревания мраморной говядины. Неудачную партию выбрасывал и закладывал новую. Продукт стал получаться только через полгода. В 2015-м я смог, наконец, запатентовать свою технологию изготовления мраморной говядины.

Короткие деньги, длинные деньги
– Чем плохи или, наоборот, хороши государственные программы по финансированию сельского хозяйства?
– Кредиты на развитие своего дела – это, конечно, правильно. Но, на мой взгляд, государство должно давать длинные деньги на базисные вещи – на технологии, оборудование, развитие инфраструктуры и логистики. Это все то, что создает конечный продукт с высокой добавленной стоимостью. Наша же действительность такова, что как только связываешься с кредитами, сразу проигрываешь. Во-первых, получается минусовой разрыв между реальностью и взятыми обязательствами из-за того, что в Казахстане мало кто считает время. Это в первую очередь касается наших госслужащих. Они и свое-то время не ценят, а уж наше, просителей, – тем более. Но если деньги – материя приходящая и уходящая, то время – только уходящая и невосполнимая. Во-вторых, понятно же, что коль собираешься работать с чиновниками, значит, нужно давать им откаты.
– А как открыть свое дело, если совсем не связываться с кредитами?
– В моем случае оставался еще небольшой НЗ от московского бизнеса. 80 тыс. долларов – это был мой стартовый капитал. С него и начал создавать новый продукт, которого не было на отечественном рынке. Маркетинг вел сам: ездил по ресторанам и презентовал свою мраморную говядину шеф-поварам. Предлагал по более низкой, чем импортный аналог, цене, поэтому многие соглашались работать со мной.
… В 2014-м, когда я начинал это дело, у меня не было ни одного выходного. Зато за прошедшее время я ни разу не соприкоснулся ни с чиновниками, ни с государственными программами. Потом стал масштабировать, то есть механизмы были те же, что и в Москве. Постепенно открыл второй цех, где уже стал разделывать туши полностью. Сейчас вышли на такие объемы, когда можно позволить себе собственный мясокомбинат и выходной раз в неделю.
– А где же вы будете брать сырье, коль решили расширяться? У нас же негде пасти скот. Все в руках латифундистов.
– Это проблема частных подворий. Но она решится эволюционным путем через повышение налогов на землю. Многим латифундистам станет просто невыгодно держать землю. А те, которые останутся, начнут с ней работать. Опыт Канады показывает, насколько это выгодно. Там около 40 тысяч фермерских семей держат от 100 до 1000 голов КРС каждая. Этот практически семейный бизнес позволил стране стать одним из крупнейших экспортеров на мировой рынок говядины – как премиум-класса, так и обычной.

«У меня есть мечта»
– Ну а какую конечную цель вы ставите перед собой?
– Я хочу, чтобы Казахстан стал ассоциироваться с мясом, как Бразилия с кофе, а Индия с чаем. Сейчас я отправляю образцы своего мяса московским коллегам, работающим в этой отрасли.
– Но почему выбрали именно говядину?
– Потому что она имеет отношение к нашей генетической памяти: казахи тысячелетиями занимались скотоводством. Это был и хлеб, и валюта, и критерий благосостояния. Зная это, наши предки несли ответственность за территории. И нам тоже нужно постараться перейти из состояния потребителей в состояние созидателей. Понятно ведь, что если все поуедут, то сюда приедут другие – природа вакуума не терпит.
Говоря о селе, мы сами не понимаем, какими природными и человеческими ресурсами обладаем. На мой взгляд, надо разбудить в людях генетическую память и дать им интересную работу на селе. Как это сделать? Точно так же, как некогда раскрутили и сделали вожделенной мечтой каждого профессию финансиста и бухгалтера, можно раскрутить и сельские профессии.

Автор: Сара САДЫК
Central Asia Monitor